25 января 2004 г. «Эхо Москвы». Беседа с Игорем Федоровым, ректором МГТУ им. Баумана и Виктором Садовничим, ректором МГУ. Сокращенный текст стенограммы. Полностью беседу читайте здесь.
Об итогах ректорского совещания 28 января 2004 года читайте здесь
Мы многое потеряли за это время
К. ЛАРИНА: …Единый государственный экзамен – это, как считается, такой краеугольный камень реформы. Очень много споров по этому поводу было. И я знаю, как и наши слушатели, что большинство руководителей высшей школы как-то скептически относятся к этому нововведению. Но что делать, решение практически уже принято. Я знаю, есть предложения от различных экспертов поставить вообще это на Думу. Чтобы Госдума все-таки принимала решение – как вы к этому относитесь?
И. ФЕДОРОВ: Нет, Ксения, окончательно решение не принято. Эксперимент проходит, результаты его анализируются. Окончательных выводов еще нети вопросы еще остаются.
К. ЛАРИНА: Для вас какие главные вопросы остаются? Те вопросы, которые вы задаете чиновникам из Министерства образования?
И. ФЕДОРОВ: Я сначала хотел бы сказать, что реформа образования действительно идет. Но под ней мы понимаем не совсем то, о чем чаще всего говорят. Не ЕГЭ и не ГИФО, а это реформа содержания образования. Реформа, связанная с изменением социально-экономических условий в стране. И это главное. И вообще эта реформа образования в перманентном режиме идет постоянно, потому что главное условие подготовки высококвалифицированного специалиста – это адаптация к требованиям науки, к требованиям общества, к требованиям экономики. И это происходит постоянно. Сейчас особенно важны эти вопросы с изменением социально-экономической обстановки в стране, к все более распространяющимся рыночным отношениям в хозяйстве. И это самым непосредственным образом сказывается на содержании образования. Я ректор технического университета. Вот на примере Бауманского университета – а то, что я скажу, касается вообще всех университетов – изменилась сама концепция технического образования в России. Раньше мы готовили студентов по распределению, на определенные рабочие места. Было заранее известно, чем он будет заниматься. Отсюда и построение учебных планов, программ. Сейчас нет, распределение отсутствует. Студенты с нашей помощью сами ищут работу. И даже когда известно место работы, как правило, не известно, чем он будет конкретно заниматься, и это может меняться в процессе работы. Поэтому существенно расширен в новой концепции университетского технического образования блок фундаментальной подготовки. Мы значительно больше внимания уделяем математике, информатике, физике, управлению, экономике, чем это было раньше. И вот на этом фундаменте фундаментальной подготовки строится уже профессиональная подготовка. Это существенное отличие от той отраслевой системы, которая была раньше. И я считаю, что это главное в реформе образования, а не ЕГЭ и ГИФО. Хотя, конечно, самые острые вопросы задают про ЕГЭ и ГИФО.
К. ЛАРИНА: Тогда простите, я вас перебью. Мне просто важно ваше личное отношение к отсутствию распределения после института. Я тоже продукт советской эпохи, и я тоже прошла вот этот самый период. Хотя мы все боролись – я помню это! – за свободный диплом, и это было счастье высшее. На ваш взгляд, сегодня, при кадровых проблемах, при отсутствии специалистов в очень важных, но, к сожалению, малооплачиваемых отраслях сегодняшней экономики, хозяйства, науки – вам важно, чтобы все-таки распределение вернулось, или это невозможно? Ваше отношение к этому?
И. ФЕДОРОВ: Я думаю, что в прямом виде, в котором оно было – уже невозможно. И, может быть, это нецелесообразно. Но какие-то меры принять для того, чтобы все-таки не пустели наши лаборатории, конструкторские бюро, цехи в жизненно важных отраслях страны, народного хозяйства – тут что-то надо делать. Это могут быть трехсторонние обязательства – студент, предприятие, вуз, при котором предприятие помогает студенты, дает кредиты, помогает в учебе. И студент – а это все на добровольных основах, по договору – дальше должен по этому договору отработать на этих предприятиях. Этот вопрос долго обсуждается, но пока каких-то юридических сдвигов нет. Нет юридической основы для этого. В инициативном порядке это используется в вузах. Но хотелось бы, чтобы здесь была четкая законодательная, нормативная база.
К. ЛАРИНА: Я знаю, что Юрий Михайлович Лужков такой эксперимент проводит у себя в Московском университете по поводу распределения в школах, чтобы студенты и выпускники педвуза хотя бы 3 года отработали в школе. Мне кажется, что в этом есть какой-то смысл.
И. ФЕДОРОВ: Есть-есть. Тем более, что принцип добровольности не нарушается. Студент берет на себя определенные обязательства добровольно, и это помогает планировать и кадровые потоки, и те бреши кадровые, которые есть на важных для страны, для города предприятиях, позволяет закрыть.
К. ЛАРИНА: Но раньше-то логика была простая. Говоря простым языком – тебя государство выучило, так ты будь добр, отдай свой долг. Хотя бы три года.
И. ФЕДОРОВ: Сейчас логика другая. Каждый гражданин платит налоги. На эти налоги в схеме бюджета выделяются средства на образование, и каждый платит за образование через налоги и бюджет. Вот такая схема.
К. ЛАРИНА: Я хотела бы еще одну тему с вами обсудить. То, что Россия присоединяется к Болонскому процессу, и то, что, вполне возможно, скоро мы войдем в единое образовательное пространство. За и против: насколько мы готовы к этому и какие последствия – скорее со знаком "плюс" или скорее со знаком "минус"?
И. ФЕДОРОВ: Если правильно построить здесь нашу политику, то это будет со знаком "плюс". Что приемлемо здесь, на мой взгляд? Это взаимное согласование учебных планов, программ, позволяющее студентам участвовать в т.н. "включенном обучении", когда студент уезжает на полгода-год в вуз, у которого есть тождественность в учебных планах и программах. Учится там, потом приезжает обратно, продолжает непрерывное образование, ему это зачитывается. Вот такая академическая мобильность – в известных пределах, конечно. Студент не должен кочевать из вуза в вуз, потому что непонятно, а где же школе его родного вуза? Здесь тоже есть подводный камень, ведь так впрямую, что называется, использовать это право академической мобильности, наверное, найдутся любители все 5 лет ездить по Европе. Но тогда исчезнет его родная школа, исчезнет наука, которой он должен заниматься в своем родном вузе. Но в каких-то ограниченных пределах это неплохо – чтобы он познакомился немножко с другой школой, с другой страной, с другим стилем. Это полезно. Ну что еще? Больше сейчас пока скептицизма. Мы подписали уже Болонскую конвенцию, но правильнее, наверное, не спешить с этим. Потому что там есть подводные камни, видимые уже сейчас. Это система степеней ученых: у них нет докторской степени, как у нас. Это, с нашей точки зрения, неправильно, потому что у нас это лучше.
К. ЛАРИНА: У них там магистрат?
И. ФЕДОРОВ: Нет, магистры-то и у нас должны быть по этой схеме. Но там у них PhD, доктор философии. Это наш кандидат практически. А вот нашего доктора там нет. А наш доктор – это большой стимул для продолжения занятий наукой молодежи. Если эту степень ликвидировать, то это будет большой ущерб для науки.
К. ЛАРИНА: Мы сейчас говорим об образовательном пространстве едином. А еще и рынок труда получается единый, что тоже важно, учитывая наши сегодняшние, к сожалению, проблемы. Если говорить об утечке – это просто полным потоком все хлынет.
И. ФЕДОРОВ: Это все так. Потом сроки обучения. Они там меньше в высшей школе, чем у нас. А у нас есть элитные вузы. Вузы, я бы сказал, мирового значения, которые не должны выстраиваться под общую схему. Короче говоря, вопросы есть и не надо торопиться. Но и уходить в сторону от этого процесса, наверное, тоже было бы неразумно.
К. ЛАРИНА: Кстати, вопрос, на который вы наверняка знаете точный ответ. У нас какие-то наши дипломы признаются в Европе, в Америке? Или пока еще нигде не признаются?
И. ФЕДОРОВ: Да, есть, где признаются. С Францией у нас есть такая договоренность. Но в условиях рынка признание диплома – это не официальное признание на правительственном уровне. Это знание предпринимателем, работодателем вуза, из которого приходит студент. Здесь можно сказать, что дипломы Университета московского, Бауманского университета, Ленинградского – это признается без всяких официальных признаний. И наоборот – дипломы каких-то слабых вузов, сколько их ни признавай на официальном уровне, вряд ли будут востребованы за рубежом. Вот здесь такая дифференциация вузов происходит по реальному положению вещей, а не по официальным документам. Тем не менее, официальная работа в этом направлении продолжается. Она, наверное, тоже нужна.
К. ЛАРИНА: А скажите, пожалуйста, ваши выпускники, Бауманского университета, ориентированы на российский рынок или стараются найти себе какой-то контракт за рубежами?
И. ФЕДОРОВ: Здесь ситуация резко поменялась, буквально в последние 5-6 лет. Мы регулярно проводим такие внутренние социологически опросы. У нас небольшая социологическая служба есть, и мы следим за настроениями студентов. В 92, 92 году – массовое желание уехать за рубеж. Любыми способами, только бы оказаться там, в том числе, как это говорят, на ПМЖ. Сейчас совершенно изменилась ситуация, особенно в последние годы. Лет 5-6 назад это началось, в последний год особенно заметно. Ребята готовы ехать туда на это включенное обучение с удовольствием, на стажировки, на кратковременные контракты. Но на долгосрочную работу не хотят ехать, несмотря на предложения зарубежных фирм. У нас очень много предложений ведущих зарубежных фирм. Максимум на 2 года, и то далеко не все. На год согласны ехать. Ребята увидели, что, во-первых, там тоже кисельных рек с молочными берегами нет, что возможности в родной стране у них сейчас появились. И отсюда другое отношение к отъезду за рубеж.
К. ЛАРИНА: А вы как-то отслеживает судьбу, у вас статистика ведется?
И. ФЕДОРОВ: Отслеживаем, потому что, во-первых, мы просим фирмы, куда уехали наши ребята, нам писать. Отзывы самые лучшие от Канады до Германии, если по долготе. Настроение совершенно четко определилось, и мы этому, конечно, рады.
К. ЛАРИНА: Еще одна тема, которая у нас получается почти политическая. Но я думаю, что не стоит пугаться этой темы, потому что здесь не персоналии важны, а сам прецедент. Я имею в виду возможное сотрудничество государственных вузов с частными компаниями. Это то, что мы сейчас наблюдали – попытку, во всяком случае, такого сотрудничества – в лице РГГУ и "Юкоса". Тут-то уж не будем обсуждать политическую составляющую, это не суть важно. Важен сам факт. Насколько жизнеспособен такой модуль?
И. ФЕДОРОВ: Опять же – при правильной политике в этом направлении. Сейчас у нас никакой нормативной, законодательной базы относительно попечительских советов вузов, их прав, их обязанностей нет. В РГГУ, я считаю, немножко поторопились просто с этим и оказались в такой вот, в том числе и правовой, зоне неопределенности. Это нужно отлаживать, нужно не спешить. Какой-то опыт должен появиться, чтобы создать базу действующую. Но в принципе отвергать, конечно, этого нельзя.
<…>
В. САДОВНИЧИЙ (отвечает на вопрос о распределении): Я думаю, это вопрос, может быть, не однозначный. Думаю, что мы придем в итоге к системе, когда будут существовать заказы. Эти заказы будут и государственные, и, может быть, предприятий, фирм, других организаций. И конечно, поскольку обучение становится все более трудоемким и приборооснащенным, потребуется поддержка от предприятий, от фирм, и от государства возрастающая на образование. И, следовательно, выпускники в каком-то смысле должны быть обязаны после окончания какое-то определенно время в значимых отраслях работать. Это не значит, что они туда будут принудительное идти, нет. Это будут договоренности. Мы, наверное, в итоге подойдем к системе кредитов, займов. Эта система будет регулировать необходимость выпускника работать с тем предприятием, с которым он решил работать. В итоге это будут трехсторонние соглашения – университеты, молодой человек, который желает подготовиться по определенному направлению и работать в определенной фирме, и фирма. По крайней мере, такие варианты сейчас обсуждаются, и многие из корпораций образовательных высказываются за целесообразность введения постепенно, потихоньку…
К. ЛАРИНА: Как мы это назовем, как называется этот процесс?
В. САДОВНИЧИЙ: Заказы. Кредитование, заказы.
К. ЛАРИНА: И еще одна проблема – присоединение России к Болонскому процессу. Я знаю, что Вы тоже по этому поводу свое особое мнение высказывали. Может быть, несколько слов об этом скажете - что больше всего тревожит?
В. САДОВНИЧИЙ: Я считаю, что сотрудничать, безусловно, нужно. И это есть истина, и университеты не мыслят себя без сотрудничества и без того, чтобы все время впитывать новое и новое. Но в этом сотрудничестве все время надо идти вверх, по ступенькам вверх. Я считаю, что наша российская система образования имеет очень богатый запас традиций, очень богатый запас знаний и методик. И мы находимся действительно вверху табели о рангах в системах образования других стран. И поэтому, конечно, при всяком интегративном процессе надо исходить из того, что есть интересы нашей системы образования. Мы должны сделать так, чтобы не стало хуже или мы что-то потеряли. Поэтому мы предлагаем партнерам учиться вместе. Они у нас, мы у них, но нам не потерять то, что мы имеем. Поэтому я выступаю за соблюдение интересов нашей системы образования и нашего государства.
К. ЛАРИНА: Ну подождите. А работать? То, о чем мы тоже говорили с Игорем Борисовичем – насчет рынка труда.
В. САДОВНИЧИЙ: А здесь нет проблем. Я еще не знал случая, когда выпускник Московского университета с дипломом МГУ не мог бы где-то устроиться на работу. Это признается автоматически сейчас. Поэтому, мне кажется, чем выше будет диплом, чем он будет качественнее у нас, в университете, тем он будет более признан везде. Естественно, требуется согласование различных методик и форм, но это можно всегда провести. Начинать надо с того, что качество должно быть высокое, а потом совместить дипломы. А не с того, что потерять качество ради того, что бы совместить дипломы.
<…>
К. ЛАРИНА: Итак, что мы имеем в виду, когда говорим о системе распределения, Виктор Антонович?
В. САДОВНИЧИЙ: Мы говорим о системе распределения не той, к которой мы привыкли ранее. По-видимому, в высшую школу вернется система заказа на специалистов. Это нужно для того, чтобы регулировать, какие специалисты нужны, где они должны работать и как их готовить.
К. ЛАРИНА: То есть не только частные фирмы. Но и государственные предприятия?
В. САДОВНИЧИЙ: Это и частные фирмы, и государственные фирмы, и медицина, и педагогика. В принципе, это будет более выгодно и нужно самим ребятам, потому что они будут получать поддержку для своего обучения в настоящих элитных вузах. Мне кажется, что это везде так принято, скажем, в Англии. Обязательно поиск стипендии и обязательно потом служба той фирме или тому предприятию, которое эту стипендию предоставило. На самом деле это не против интересов ребят, а наоборот за их интересы, поскольку это им дает возможность бесплатно учиться, получая поддержку от того места, куда они пойдут работать. Поэтому это не просто вопрос – вернуть распределение и "иди туда". Этого, конечно, не будет и это делать не нужно.
К. ЛАРИНА: А чем, собственно говоря, отличается система распределения от системы заказа, я, честно говоря, не очень понимаю. Когда я заканчивала институт, то у нас тоже была система заявок. Правда, я заканчивала театральный институт. На нас театры присылали заявки конкретные.
В. САДОВНИЧИЙ: Нет, это все-таки другое. Как распределялись раньше? Были заявки где-то на 5 курсе, потом приезжали дяди, и шло распределение студентов. Удачно, менее удачно – это уже вопрос прошлого. Сейчас речь идет о другом – о том, чтобы на основе трехсторонних договоренностей студента, фирмы и университета и специально готовить этого специалиста. Может быть, ему на старших курсах надо прочитать другие курсы, подготовить его более прагматично и более нужно для работы, чтобы он работал именно в данном направлении. При этом, конечно, соблюдая фундаментальность и общую фундаментальную подготовку. Поэтому этот вопрос уже начиная с первого курса идет. Я повторяю, что это в интересах ребят, поскольку он будет себя чувствовать свободно. Он получил стипендию. Что такое заказ? Это его стипендия. Он получил стипендию, он знает, что данный банк или данное предприятие государственное или данный орган управления его берет. Поэтому он, готовясь по широкому профилю, еще и думает об этом. И мне кажется, что все страны к этому принципу и пришли. И мы должны об этом подумать.
<…>
К. ЛАРИНА (снова о ЕГЭ): Я, кстати, вспоминаю слова Игоря Борисовича в одном интервью, где он высказался о том, что самая главная проблема, которая с ЕГЭ может появиться – это разрыв между средней и высшей школой. Мне хотелось бы какие-то пояснения от вас услышать – в чем вам видится эта опасность, конкретно? <…>
В. САДОВНИЧИЙ: Если говорить о разрыве между школой и университетами, то, действительно, он наметился. Я думаю, здесь во многом мы обязаны тому трудному времени, которое было, начиная с 90-х годов. Мы многое потеряли за это время. Я думаю, что мы пошли по неверному пути, создавая сотни университетов негосударственных, которые не имели достаточной базы научной и учебной. Тем самым наш диплом стал падать. Во вторых, многие стали смотреть на абитуриента как на источник бюджета, которого у вуза очень мало. Это тоже не способствовало в итоге сохранению этого качества. Но сейчас, когда более-менее стабильный бюджет, когда мы понимаем, что проблема дальнейшего расширения, создания слабых университетов исчерпана, ее надо немедленно решать. Я думаю, что мы должны сейчас обратить свое внимание на школы. Школы - это неисчерпаемый источник талантливых людей. Поэтому университеты должны проводить олимпиады, конкурсы, выезжать в регионы, должны устраивать различные соревнования, пояс в школах. Должны быть специализированные школы при университетах. Это все у нас было. Я думаю, что мы можем вернуться и искать талантливых ребят для себя в университетах. Если мы потеряем доступ в университеты – значит, это преступление, которое некоторые государства в нашем историческом прошлом проходили и очень поплатились. Разнообразие форм поиска, работа университетов со школами должны уменьшить этот разрыв, который сейчас наметился…
Я по-прежнему считаю, что единый экзамен в такой форме не может быть единственной формой. Это приведет тоже к потерям, еще большим, чем есть сейчас. Поэтому надо совмещать: чем больше параметров при поступлении, чем более активно мы ищем ребят и знаем их заранее, тем более справедливым будет решение при поступлении. Одна форма приведет к большим ошибкам.
К. ЛАРИНА: Еще вопрос. Вопрос финансирования – на ваш взгляд, уважаемые гости, государственное финансирование дифференцированным должно быть? По качеству, по престижности, по уровню вуза? Я помню, что эта тема обсуждалась – по ранжиру распределить вузы.
В. САДОВНИЧИЙ: Ранги вузов.
К. ЛАРИНА: Это вообще возможно? И насколько это эффективно, на ваш взгляд?
В. САДОВНИЧИЙ: Я думаю, что к этому вопросу тоже надо относиться очень осторожно. Конечно, если сказать, что есть какой-то список ведущих вузов, а остальные вузы не ведущие, и они будут брошены на произвол судьбы – это ошибка. Мы должны сделать так, чтобы в России были все вузы ведущие. Но естественно, в любой системе образования есть школы, которые требуют особой поддержки. Поэтому, когда сейчас обсуждается какое-то ранжирование, речь идет о том, чтобы на основе конкурса, и возобновляемого через несколько лет конкурса, поддерживать те научные направления, которые нужны стране или нашему сообществу. Так делается везде, во всех странах. Выделены конкурсные поддержки. Еще важно, чтобы и регионы поддерживали другие университеты и т.д. Это не должно быть таким разовым решение – эти такие, а эти такие.
К. ЛАРИНА: И так будет всегда.
В. САДОВНИЧИЙ: Но создать конкурентную среду и поддерживать именно те школы, где наибольший потенциал, и поддерживать этот потенциал – это, наверное, правильно, иначе тот потенциал тоже разрушится, и тогда мы будем все одинаковы.
К. ЛАРИНА: Игорь Борисович, ваше мнение?
И. ФЕДОРОВ: Я полностью согласен с этим, только хочу добавить. Здесь болезненный вопрос финансирования. Не будет ли финансирование ведущих вузов увеличено за счет ухудшения финансирования других? Здесь союз ректоров высказался совершенно определенно, что это должны быть дополнительные средства, ни в коем случае не умаляя и не изменяя финансирование…
К. ЛАРИНА: Ни у кого не отнимать.
И. ФЕДОРОВ: Чтобы ведущие вузы финансировались дополнительно.
В. САДОВНИЧИЙ: Именно по программам, по конкурсам.
К. ЛАРИНА: Вспоминая о начале компании за введение единого государственного экзамена – одна из причин, которую нам озвучивали и чиновники, и представители Минобразования, это борьба со взятками и с коррупцией с помощью введения ЕГЭ. Как убрать наличные деньги из сферы образования, будь то школа, будь то вуз? Такая проблема существует, вы об этом прекрасно знаете. Можно тут мериться, у кого больше, у кого меньше. Важен сам факт - есть ли для вас программа конкретная – чтобы вообще наличных денег не было?
В. САДОВНИЧИЙ: У нас наличными только зарплата, другие деньги все в банках и в казначействе.
К. ЛАРИНА: Я имею в виду отношения между...
В. САДОВНИЧИЙ: Если говорить о коррупции, то эта беда присуща не только образованию, и с ней надо бороться, причем жесточайшим образом.
К. ЛАРИНА: А как?
В. САДОВНИЧИЙ: Я считаю, что для этого есть все способы. У нас же не было такой большой коррупции ранее, когда было все прозрачно, было все понятно...
К. ЛАРИНА: Виктор Антонович, перестаньте. При советской власти – я помню, как те же самые взятки несли в престижные вузы, в МГИМО. Конкурс родителей пресловутый, мы все знаем, что это такое.
В. САДОВНИЧИЙ: Я 20 лет принимаю в Московский университет. Ни разу не поймали человека, который принес взятку. А вот все эти слова, что носят – я обращаюсь всегда ко всем: ну скажите! Мы ребенку поможем поступить, а с этим разберемся, кто на это пошел. Я думаю, что здесь этот изобретен аргумент больше в политических целях, я имею в виду - в борьбе за другую систему приема. Все-таки при любой системе, если человек хочет, он будет стараться это сделать. Другое дело, что надо работать изнутри. Делать все прозрачным. Делать общественный контроль, создавать кодексы чести среди корпораций. Это не только, кстати, в образовании – везде. Я не думаю, что образование не является лидером, если говорить о взятках.
К. ЛАРИНА: Но методы-то хоть назовите, хоть один.
И. ФЕДОРОВ: Ну, скажем так – создание каких-то официальных репетиционных центров, в которых не работают те, кто принимает экзамены. Потребность в репетиторстве будет, какие бы схемы мы не использовали. Важно, чтобы это по-честному делалось. Если репетирует тот же, кто принимает потом экзамены, то это одно дело. Если это в центре, где все делается официально, все деньги проводятся через Сбербанк – это нормально. А репетиторство – с ним и не надо бороться. Если человек хочет получить дополнительные знания, а дополнительные – это за деньги, - то пожалуйста. Это всегда было и никогда не рассматривалось как какой-то криминал.
К. ЛАРИНА: Но репетитор при этом пишет на своем объявлении: "гарантирую поступление в вуз".
И. ФЕДОРОВ: Ксения, именно об этом я и говорю, что не должно вот этого быть, это криминал. А само по себе репетиторство – это нормальное явление. Важно только, чтобы эти центры, которые будут организованы, какие-то приемлемые цены устанавливали. Но это так и есть: в вузах такие центры есть. Преподаватели пишут обязательства, что они никакими путями не будут… и в приемных и экзаменационных комиссиях не участвуют. И вполне приемлемые цены и отбоя нет от ребят, причем самых разных слоев общества. Не какие-то там олигархи в этих центрах… А когда пишут где-то там в метро, и что гарантируют – это уже жульничество.
К. ЛАРИНА: А то сочетание, балансирование между платными наборами и бесплатными – насколько это друг друга уравновешивает - в данном случае в МГУ и в Бауманском университете?
В. САДОВНИЧИЙ: У нас небольшой процент. Около 20, 15-17 % платных. Мы умышленно сдерживаем рост количества платников. Мы понимаем, что не всякая семья может заплатить. Будет абсолютно неправильно, если мы введем просто платное образование. Нужен другой путь, и мы о нем говорили в начале. Должен быть путь поиска стипендий, кредитования, чтобы ребята еще со школы могли надеяться на то, что ни поддержаны для обучения. Тогда это будет и поддержка вуза, и, конечно, студента, который потом может это вернуть, поработав 15 лет… Это должны быть длительные, на 20 лет, кредиты. Беспроцентные, чтобы на этом не нагревали руки какие-то банки нечистоплотные и т.д. Мы должны, по-видимому, соблюдать принцип доступности, что есть небогатые люди, небогатые семьи. Они всегда будут. И их дети – талантливые и хорошие дети – должны поступать.
И. ФЕДОРОВ: У нас в Бауманском набор 3600 человек на дневное. У нас только дневное, нет ни вечернего, ни заочного. 500 человек платные. 14-13 %. Умышленная совершенно политика, как у Виктора Антоновича. По тем же самым причинам – мы хотим, чтобы был конкурс умов, а не кошельков. И, честно говоря, мы бы совсем отказались от платного, но финансирование высшей школы не позволяет нам этого делать. Но этот процент у нас превышен не будет.
К. ЛАРИНА: Я прекрасно понимаю, что об образовании, прежде всего, забота должна быть со стороны государства, исполнительной власти. Но у нас существует еще власть законодательная. Мы избрали новый состав Государственной Думы. У меня последний вопрос к моим гостям – что вы ждете от парламентариев, от Госдумы в ближайшее время, если мы говорим о системе образования в России? Какую помощь могут вам оказать законодательные власти?
В. САДОВНИЧИЙ: Прежде всего, я хотел бы попросить наших законодателей очень вдумчиво принимать законы, обсуждать обязательно с корпорациями, потому что законы, прежде чем принять, надо подготовить. Я думаю, что один из главных законов, который должен приниматься – это все-таки сохранение поддержки образования как приоритета государства, а также предоставление нужных прав автономий университетам, оно также помогает и качеству, и содержанию.
И. ФЕДОРОВ: Я хотел бы добавить, что под корпорациями Виктор Антонович понимает не какие-то корпорации, а союз ректоров и вообще сообщество образовательное России.
К. ЛАРИНА: А может быть, вы добавите конкретный закон, который необходимо принять, чтобы оказать реальную поддержку системе образования?
И. ФЕДОРОВ: Все-таки выполнять тот закон, в котором сказано, что 3 % ВВП должно направляться на высшее образование в России. Это сразу же улучшило бы ситуацию, и прежде всего с оплатой труда молодых преподавателей.
